Он мой, и кровью и плотью. Я хотела любить его, еще тогда, но он предпочитал мне одну девушку за другой.  Я хотела подарить ему своё сердце, а он не верил, каждый раз смотря на меня, убивал своей ненавистью. Я сгорала заново, желая прикоснуться к нему, любить, но в  итоге причиняла боль, горячую, адскую боль. Я кусала его, загоняла ногти под кожу, оставляла кровавые следы. Это была не любовь, а простая похоть, секс, что-то грязное. А самое плохое, я не чувствовала удовлетворения от собственных действий. Я чувствовала себя не королевой, не женой властителя, а жалкой дворняжкой, которая зализывает собственный раны вынося их за пределы собственного тела.
Почувствовав его, моё тело скорее рефлекторно ожидало боли, но её не было. Была лишь пустота и желания, постепенно, касание за касанием, мой разум прояснялся, в голове выплыли образы детей. Мне стало не по себя от того, что отвечать на вопрос, а где папа? Странно, вроде бы они такие как я, в их жилах чистокровная кровь, но они дети, совсем такие же, как бегают во дворе и играют в прятки  в парке. 
С каждым движением. С каждым поцелуям, я поняла, что именно происходит, что именно тот, ради которого я предала мужа сейчас со мной, что он никуда от меня не сбежит и не изменит, что то, что сейчас  происходит - реальность. Моё тело отзывалась на его прикосновения, мои руки теперь уже по велению разума ослабили схватку и уже нежно, ласково, с какой-то сладкой тягучестью обнимали нового правителя и владельца мира. Шелковые простыни дополняли образ изысканность, чувствуя резкую, непривычную нежность, и туже же боль, мне захотелось убрать боль, я хотела наслаждаться, дарить всю себя, дарить так, что в его мыслях не было мысли об ошибки.
Я сняла маску, с моих губ срывались несмелые искренние стоны, которые нельзя было скрывать. Всё это было неправильно, в один момент потух свет, лишь несколько свечей освещали комнату,  Некогда комната боли, простого плотского удовольствия превратилась в спальню наслаждения. На решетке все еще висели наручники, обычно к ним были пристегнуты мои руки, я не имела права, что-то чувствовать.  Так странно, мы были врагами, а сейчас целуя его, смотря ему в глаза, забывая, как дышать, меня посещает мысли, "А может я не настолько бессердечна?"
Я закрываю глаза, выгибаюсь всем телом, прижимаясь ближе к горячему телу парня, с моих губ срывает крик, мне мало, я хочу быть ему нужной. Печать, что совсем свежая, разгорается всеми языками ада. Мне больно, боль перекрывает рай, который дарил он мне.  Я борюсь, на мои глазах отблески слез, но я кусаю собственные губы, прижимаюсь ими к губам Сэма, ищу поддержку, притягиваю его к себе, и боль уходит, мне тепло, моё тело продолжает откликаться, но мне нужно его видеть, переворачиваю, кровать большая, свалиться с неё нам не случиться. Я сажусь, держусь за него, я смотрю ему в глаза и улыбаюсь, совсем ненадолго, а комнату вновь режет мой голос. Волосы скрывают моё тело, а я хочу прикоснуться к каждой клеточке тела своего мужа, но мной движет неуверенность, даже смешно. Мне нужен лишь какой - то знак, что можно, что это не отразиться на мне в дальнейшем.

Похоже, что девушка не правильно поняла Ника. Чтобы Ник когда-нибудь встал на сторону Адриана? Да никогда такого не будет.
- Ты пришёл меня поддержать или Хантера защищать?
- Конечно, тебя поддержать. Похоже, что ты что-то напутала. Ты же сама прекрасно знаешь, что я никогда не поменяю своего мнения о нем, и не хочу лишний раз его произносить, чтобы еще хуже не усугубить ситуацию. - на одном дыхании выпалил Ник. Если честно, то Нику уже надоели эти разговоры, сопли о несчастности Марисы. Но ради Марисы он готов сделать многое. поэтому будет хоть раз сто переслушивать одну и туже поведанную историю.
- Ну он не рогатый, уж кому, кому, а Адриану я не изменяю, я ещё жить хочу, - весело проговорила девушка и заказала себе текилы, - Если он мне такие сцены закатывает, когда я просто разговариваю с кем-то, то страшно подумать, что будет, если произойдет измена, сможешь смело мне гроб заказывать и место на кладбище. Да, да. Это Николас уже тоже слышал. На самом деле ему кажется, что Адриан не то, что убьет ее в прямом смысле этого слова, убить-то не убьет, а вот мстить будет очень долго и жестоко.
- Ну чисто со стороны отношений, я бы не советовал бы тебе ему изменять, ты мне еще здоровая нужна. А так, если не считать этих нюансов, то я бы давно его послал на твоем месте. - сказал Ник.
- Нет, ну с извинениями он может и не придет, но я думаю, что у него есть хоть капелька мозгов, и он поймет, что в любой момент может тебя потерять... Хотя, потерять, не потеряет. Мариса никогда сама не уйдет от него, каким бы садистом он бы ни был. Терпение Николоса давно бы закончилось, при такой семейной жизни. Хотя, что тут, уже проходили.
- Вот почему мне попадаются одни придурки? Хотя знаешь, по сравнению со всеми предыдущими, Хантер относится ко мне как.. Как к Принцессе, всё, что я не захочу, всё выполняет, да и, если честно, я уже не представляю свою жизнь без него. Хотя отец упорно продолжает настаивать на том, чтобы мы расстались. Тема родителей тут очень серьезна, с одной стороны над слушать и уважать выбор родителей, но и с другой стороны, жить своей личной жизнью и никуда не вмешиваться.
- На твоем месте, я бы послушался отца, - засмеялся Николас. Парень никогда не переживал насчет чувства юмора Марисы, она всегда понимала его шутки, и не обижалась на неудачные сарказмы.
- А у тебя как на личном фронте? Как дела с Селиной? Очередная нервотрепка, так и не закончившаяся. Селина - любовь Николоса. Хоть они и расстались, она осталась в его сердце, и парень часто о ней вспоминает. Но Ник прекрасно знает, что уже ничего ему не светит, у нее есть парень, что немного усложняет ситуацию.
- На личном фронте - вода. С Селиной я уже давно не общался, и даже не хочется как-то. Пора бы ее забывать, что не очень хорошо получается.

YOU LIKE IT A LOT,
SHUT UP AND GIVE ME WHATEVER YOU GOT.
I’M TIRED OF WAITING,
BABY, CAN’T YOU TAKE IT?

Есть несколько разновидностей особей женского пола: те, что ошибки не совершают и искренне не знают, как их совершать; те, что изредка могут позволить себе откровенно обложаться по всем фронтам; и есть я – та, что каждый божий день впутывается в такое дерьмо, из которого потом неделями_ месяцами не может вылезти. В этом плане я считаю себя невероятным уникумом – моя задница безумно любит находить неприятности, за которые отвечать приходится моей голове, которая, к моему великому сожалению, скромно молчит в моменты ‘охоты’ за проблемами; собственно, как и мозг. Мне, честно говоря, уже довольно давно кажется, что мой мозг устроен совершенно не так, как оно требуется, а все остальные органы, [вместе с костями и другими частями тела], без моего личного разрешения вступили с ним в самый, что ни на есть, крепчайший союз. Я лишь могу искренне поздравить себя с тем, что я – тупая дура, и пожелать себе, в первую очередь, стальных нервов и невероятного терпения, ибо ситуацию, в которой я сейчас нахожусь, можно описать лишь строчкой из песни небезызвестного всем нам Эминема – ‘get ready, ‘cause this shit’s about to get heavy’.

Все девушки ищут отношения а-ля ‘ты мой принц на белом коне – я твоя заточённая в высокой башне принцесса’; они могут свято это отрицать, говоря нечто вроде ‘pshht, да кому оно надо?’, однако, как бы то ни было, все хотят романтики, сопровождающейся пожизненным конфетно-букетным периодом отношений. Если бы вы спросили, о каких отношениях мечтаю я, без сомнений_ стыда_ шуток я бы ответила – романтических; представьте себе, даже такой бесшабашной заразе хочется настоящих, искренних чувств – хочется заботы, опеки, проводов до дома и ночных телефонных разговоров с постоянными ‘нет, ты кладёшь трубку’ в конце. Как так получается, что каждый раз как я начинаю об этом задумываться, моя карма поворачивается ко мне спиной и, показывая, средний палец, радостно напевает ‘fuck you, fuck you very-very much’? Конечно, ведь отношения а-ля ‘я тебя ненавижу, поэтому я тебя убью, но перед этим давай займёмся страстным сексом на обеденном столе в столовой родительского дома’ гораздо интереснее, нежели ‘я люблю тебя и хочу провести с тобой всю-всю оставшуюся жизнь, и ни секунды меньше’. Кто там сказал, что карма – сука?; дайте-ка, я пожму этому человеку руку, ибо привет, брат по несчастью.

Иногда я начинаю чувствовать себя главной героиней сериала ‘Дневники Вампира’ Еленой Гилберт – в моей голове всё чаще и чаще появляются мысли по типу ‘я не знаю, что я чувствую’ и ‘я ничего не чувствую’. За сочинение, над которым я всю ночь трудилась, поставили двойку? – я не знаю, что я чувствую. Родители уезжают на целый месяц в тур по Соединённым Штатам Америки? – я ничего не чувствую. В данный период времени настоящие чувства во мне могли разжечь лишь пушистые зверята и во-о-он тот обдолбанный, рядом со мной сидящий музыкант. Меня, безусловно, раздражал тот факт, что каждое сказанное им слово_ каждый брошенный в мою сторону взгляд в моей голове вызывали шквал эмоций; каждой клеточкой своего тела я чувствовала его пронзительный, явно заинтересованный взгляд; вы не можете себе представить, какой на самом деле кайф я от этого получала. Вы можете с уверенностью утверждать, что у меня не всё в порядке с головой – ко мне в дом ворвался без пяти минут знакомый, успевший перед этим в край обдолбаться парень, о котором я знаю лишь то, что он – женатый барабанщик – а вместо того, чтобы звать на помощь, я всеми возможными мне способами накаляю атмосферу и наслаждаюсь его вниманием к моей персоне. Для меня это нормально. Никакого стыда, о чём вы?

Наступил один из тех моментов, когда осточертевшие слова благополучно отошли на задний план; я практически не слышала, о чём говорит он – ему было совершенно плевать на всё, что говорю я. Я прекрасно понимала, что, рано или поздно, я доведу его до абсолютно звериного состояния, в котором он, будучи весьма темпераментным молодым человеком, [прибавим к этому недавно принятую дозу наркотиков], мог сделать абсолютно всё. Честно говоря, на это самое ‘абсолютно всё’ я была настроена – на моём лице вы не заметили бы и тени удивления, если бы он сейчас встал и, к примеру, выплеснул воду из гранёного стакана мне в лицо; я бы поняла, если бы этим самым гранёным стаканом он решил меня избить, но к такому меня жизнь, пускай и готовила, но явно не так интенсивно, как оно требовалось…

Что ж, смею признать – этот парень умеет удивлять. Признаюсь, где-то глубоко в душе я надеялась на такой исход, но я действительно не думала, что моя надежда сумеет воплотиться в реальную жизнь; может быть, он чёртов телепат? Я не успела ничего ответить, как его губы внезапно накрыли мои в страстном, не терпящем возражений_ отказов поцелуе; казалось, единственное, что я могу сделать – это прислушаться к своему сердцу, отбивавшему ритм over сто двадцать ударов в минуту; только сейчас я смогла признаться, как же, чёрт возьми, долго я этого ждала.

Буквально вырвав свою руку из его ладони, [успев при этом отметить про себя, какой нехилый синяк мне этот мсье на память оставит], не отрываясь от его губ, приподнимаюсь с дивана и нагло сажусь ему на колени. Притянув парня к себе, запустив пальцы в его волосы и слегка взъерошивая их, углубляю поцелуй; мне откровенно плевать, если эта игра, которую мне удалось успешно проиграть – ради таких поцелуев я готова терпеть сотни_ тысячи_ миллиарды поражений.  Нежно, слегка оттягивая, прикусываю нижнюю губу парня. – Милый, каждый второй парень в этом городе лучше тебя, – с наглой улыбкой смотря ему в глаза, шепчу я; важно, чтобы эти слова слышал только он, даже чёртовы стены были лишними. Кладу ладони на его плечи; медленно, едва касаясь ногтями, провожу ладонями по его груди, торсу… – Ведь всё сказанное тобою, относится, в первую очередь, к тебе самому. Ты здесь потому, что ты знаешь, что я – лучшее, что может случиться в твоей никчёмной жизни, насквозь пропитанной алкоголем и наркотиками. Ты знаешь, что я – тот самый солнечный лучик, что в самый пасмурный день будет способен сделать твой день лучше, придать твоему существованию хоть какой-нибудь смысл. Поэтому ты здесь, Трой.

Не знаю, почему я позвонила именно ему. Мы никогда не общались нормально. Никогда. Я недолюбливала его, постоянно пыталась сорвать моменты со съемками его сцен, а если это удавалось и я была довольна — просто избегала его. Я ничего не могу с собой поделать — он раздражает, он слишком тяжелый на общение. Да я и не хочу с ним общаться — мне хватило всего нескольких минут нашего общения при знакомстве, да и съемок было предостаточно. Будь моя воля — я бы вообще сбежала, скрылась, бросила съемки, лишь бы больше не видеть самодовольное выражение лица Дауни. Всегда стараюсь контактировать с ним как можно реже, да и мы оба договорились, что сведем наше общение к минимуму.

А тут внезапно позвонила. И уже только после того, как повесила трубку, осознала — твою мать, я позвонила Роберту Дауни-младшему! О чем я только думала! Наивная, как маленькая девочка, понадеялась, что он спасет меня, как принц на белом коне, когда он искренне меня ненавидит и эта ненависть видна в каждом мимолетном взгляде, который всегда тут же переводится на любой другой объект — да хоть на какую-то картину или вазу, лишь бы не смотреть на меня.

Усмехаюсь от своих мыслей. Да, я поступила слишком наивно. Смотрю на офицера, который вновь примостил свою пятую точку на стул перед телевизором и совсем не обращает на меня внимания. Расхаживаю по камере, пытаясь наконец начать думать, а просто выдыхать пары алкоголя. Я же не какая-то преступница, я никого не убила. Подумаешь, всего лишь как минимум раз в три недели оказываюсь в полицейском участке из-за превышения скорости, да еще и в пьяном состоянии. Это не так уж и криминально, к тому же по моей вине не случилось ни одной аварии. Делаю глубокий вдох и не менее глубокий выдох.

Мне не нравится здесь находиться. Совершенно не нравится — отвратительный запах, неприятная обстановка, да и по коже бегут мурашки от холода.

— Послушайте, вы должны меня выпустить. Я никого не убила, а только превысила скорость. Ну же, — умоляющим тоном озвучиваю свои недавние мысли. Я же хорошая девочка, зачем хороших девочек здесь держать. Прикусываю язык, чтобы не сказать и это — звучать будет уже слишком.

Полицейский просто отмахивается от меня, а я в упор смотрю в его смеющиеся глаза. Так вот оно что — ему просто нравится потешаться надо мной! Ну правильно, три часа ночи, он здесь один, ему скучно — по телевизору ничего дельного, кроме порнухи и музыкальных клипов сейчас вряд ли показывают, вот он и решил позабавиться. Силюсь вспомнить, как в прошлый раз мне удалось избежать долгого заключения — не могу. Все слишком затуманено.

Сажусь на пол, спиной прислонившись к решетке, плевать на любимое платье. Чувствую себя обезьяной в клетке и не знаю, что делать. Хочется отключиться, уснуть, забыться, а проснуться уже дома. Но не получается — я слишком напугана, хоть раньше и не осознавала этого. Тру руками предплечья, в надежде согреться — бесполезно. И всё это чушь, что алкоголь обычно согревает изнутри, мне не помогает ничего. Поворачиваю голову и смотрю на часы, которые расположились на противоположной стене, там, за решеткой. Половина четвертого ночи. Я одна. И никакая помощь не придет — можно было даже не рассчитывать. Конечно, это же Дауни, а я — Смолдерс, девушка, которая постоянно его нервирует. Конечно, будь здесь какая-нибудь горячая штучка, которая отдалась бы ему в первые десять минут знакомства — он бы наверняка примчался сюда, да побыстрее. Хотя. Нет, не уверена. Это же Дауни. Его действия сложно предугадать, а уж тем более этого сделать не смогу я, ведь я по ту сторону баррикад его круга общения.

Отчаялась. Совсем. В одно мгновение даже хочется плакать. Но одергиваю себя от этого — хотя бы потому, что тогда буду совсем жалкой и глупой. Ну, продержат они меня до утра, и что? Утром придет кто-то главный из них, составят протокол, а меня выпустят. Наверное. Только лишь предположение, но дающее хорошую надежду. Но ведь до утра еще так много, а я уже устала от этих стен.

Вновь поднимаюсь на ноги, вновь хватаюсь за решетки.
— Да ты когда-нибудь угомонишься? — недовольно бурчит задремавший полицейский. С грубой ухмылкой на губах мотаю головой.
— Не дождетесь, — смотрю на него в упор, будто мы играем в гляделки — кто первым отведет взгляд, тот и проиграл. — Послушайте, мне нужно позвонить.
— Ты уже истратила свое право на звонок.
— Вы не понимаете, я ошиблась номером, — настаиваю. Ведь действительно можно сказать, что я ошиблась номером — обратилась не к тому человеку, к которому надо было бы. Но кому я собралась звонить на этот раз? Не знаю. Можно было бы, конечно, позвонить той подруги, от которой я ехала, но она, так же как и я, перебрала с алкоголем и вряд ли мне поможет хоть чем-то. Черт. Я не знаю. Тупик. Снова.
— По твоим словам не было заметно, что ты ошиблась, — полицейский подходит ближе и нагловато улыбается. Складывается такое чувство, что он что-то задумал, и мое пьяное предчувствие меня не обманывает, — Я могу тебя отпустить, и даже сделать вид, что тебя сегодня никто не задерживал, если ты согласишься быть послушной девочкой. Со мной, — не отрывая давящего взгляда от его глаз, краем зрения замечаю, как его руки метнулись к ремню.

Кажется, моя челюсть отваливается прямиком к полу. Нет, я много ублюдков встречала, много отвратительных личностей и даже была наслышана о таких вот представителях порядка. Но это сейчас так смахивает на голливудский фильм, что я не в силах сдержать истерический смех.
— Я сделаю вид, что ничего этого не было и не стану подавать на вас в суд, если вы дадите мне позвонить. Я ошиблась в человеке и позвонила тому, от кого не дождусь никаких действий, поэтому дайте мне чертов телефон! — под конец предложения мои интонации переходят в истерический крик и я отвожу глаза в сторону, лишь бы не смотреть на этого человека.

И тут же замираю. Неподалеку, у входа в помещение, стоит Дауни. Серьезно? Или это уже галлюцинации? И сколько по времени он там стоит? Слышал ли, видел ли всё, что здесь происходило? Смотрю на него растерянным взглядом.
Неужели действительно приехал, чтобы помочь мне? Не верю! Не верю! Ни капли не верю! Наверняка приехал для того, чтобы посмеяться надо мной. Твою мать!

— Зачем ты приехал? — обращаюсь я к Роберту, забывая о том, что я сама позвала его на помощь. Нет, не забывая, просто не веря в то, что он приехал именно для того, чтобы исполнить мою просьбу. В моем голосе слышится раздражение, а полицейский, что вот-вот начал бы ко мне грязно домогаться, нервно поворачивается. Кажется, тоже офигевает. То ли от того, что человек на другом конце провода послушал меня и приехал; то ли от того, что в его участок пожаловал сам Роберт Дауни младший!

Неотрывно смотрю на Дауни. Жду, когда он скажет хоть что-то, потому что эта напряженность, витающая в воздухе, угнетает и мне становится тяжелее дышать.